Ген бессмертия - Страница 3

А вот в этот момент он точно улыбнулся. Прямо почти по-настоящему растянул губы! И кивнул.

Вечером, придя домой, я рассказала маме об этом странном собеседовании. Она зачем-то очень подробно расспросила о внешности моего «банкира», а потом задумчиво закивала головой. Это уже тогда показалось подозрительным, но мама на мой вопрос ответила: «Да-да, странно. Нет, я ничего об этом не знаю». Собственно, эта история очень быстро забылась за неимением дополнительной пищи для размышлений.

Студенческие годы пролетали. Я была счастливой молодой девушкой — немного странной, иногда замкнутой, иногда грубой, иногда общительной и дружелюбной, ходила на студенческие вечеринки и вкушала последние радости остатка детства. И во мне всегда жил Андрей. Наверное, поэтому на пятом курсе я и начала встречаться с Гришкой — голубоглазым улыбчивым блондином, который отдаленно имел внешнее сходство с моим прекрасным принцем. Гришка был хорошим человеком и моей маме очень нравился. Месяц у нас с ним ушел на то, чтобы наслаждаться друг другом, и еще год — на то, чтобы понять, что нас ничего, кроме секса и пустых разговоров, не связывает. Инициатором расставания стала я, но Гришка, как мне показалось, ощутил облегчение. Очень быстро он обзавелся другой подругой, о чем и поспешил мне сообщить. Возможно, ему был необходим хоть укол ревности с моей стороны, чтобы окончательно поставить точку, чтобы убедиться, что год, проведенный вместе, хоть что-то для меня значил. Укол ревности был.

После института мне предложили остаться на кафедре в должности ассистента, и я согласилась. Мне казалось, что у меня подходящий характер для преподавания, да и других планов у меня не было. Шло время, я поступила в аспирантуру, вела семинары и ходила на лекции к именитым профессорам. В моей жизни все было правильно. А потом мама умерла.

На похоронах я не плакала. Стояла спокойно, выпрямив спину, и смотрела в точку впереди себя, как будто происходящее меня не касалось. Люди подходили, что-то говорили, иногда раздражающе обнимали, я кивала и возвращалась к своей точке. Думала о том, почему люди вообще плачут на похоронах, зачем нужны венки и искусственные цветы. Думала о том, что тете Свете нелегко было решать все проблемы, связанные с организацией траурных церемоний. Думала о том, что пришло очень много людей, большинство из которых я не знала. Даже Гришка пришел. Возможно, я должна быть ему за это благодарна. Или не должна? Обязана ли я вести себя каким-то определенным образом, или от меня никто ничего не ждет? Может быть, все хотят, чтобы я заплакала? Я думала о маминой желтой кружке. Это был второй показатель моего странного внутреннего устройства, но тогда мне тем более было не до самоанализа.

Первой обо всем узнала мамина сестра. Я была дома, ждала маму, которая должна была вернуться с корпоративной вечеринки. И вдруг явилась тетя Света. Она была какой-то серой, заплаканной и очень тихой. Ничего не сказав, обняла меня. И я сразу все поняла. Тетя Света была разбита. Она рассказала, что произошла авария — два человека серьезно пострадали, а мама скончалась на месте. Велела мне собрать все необходимое, чтобы на время переехать к ней. Я покидала в сумку несколько вещей, на глаза попалась желтая кружка на журнальном столике, из которой мама пила чай до того, как ушла. Замерев лишь на секунду, я резко развернулась и сказала родственнице, что готова.

Все проблемы взяла на себя тетя, хотя ей было нелегко. Она даже поехала в нашу квартиру и разобрала мамины вещи: что-то выкинула, что-то отдала, что-то взяла себе на память. Я все это время жила у нее дома, меня обнимали, целовали, дядя Миша часто спрашивал, не нужно ли мне чего. Мне ничего не было нужно. Наверное, их пугало мое замороженное состояние и отсутствие слез, но никто ни о чем подобном мне не говорил. Я поняла, зачем нужны все эти ритуальные традиции — прощание, поминки. Тетя Света и мама были очень близки. Думаю, что такой удар нелегко было перенести моей единственной оставшейся родственнице. Если бы не необходимые заботы, она бы легла в постель и рыдала бы сутками напролет. Но у нее не было такой возможности, приходилось через боль и усталость вставать и идти договариваться по поводу ритуального зала, столовой, покупать необходимое. Эти хлопоты и забота обо мне заставляли ее не погрязнуть в горе. А у меня хлопот не было, была только моя боль, которая почему-то не вырывалась наружу. Как будто внутри жгло настолько, что на крик или слезы просто не оставалось сил. Я думала обо всем, только не о маме. Какие документы мне нужно собрать, чтобы вступить в наследство? Сообщили ли на работе, по какой причине я пропускаю? Стоит ли до сих пор на журнальном столике желтая кружка?

Через неделю после похорон я вернулась домой, хотя родственники и возражали. Сидела в тишине на диване и не думала ни о чем. Не знаю, сколько прошло времени, но я очнулась от резкого звука стационарного телефона. Подняла трубку:

− Да?

− Маргарита Викторовна! Простите, что звоню вам домой. Я сейчас в Канаде…

− Это не Маргарита Викторовна. К сожалению, она скончалась.

В трубке повисла пауза, потом какие-то слова. Я не стала слушать. Положила трубку, села обратно на диван, а в звенящей тишине звучал отголосок собственных слов. Мама умерла. Моя мама. Мама.

И зарыдала. Не заплакала даже, а завыла. Все накопленное потекло наружу. Долго-долго я еще потом лежала на полу, скрючившись и не обращая внимания на время. А утром встала, умылась и заставила себя жить дальше.

***

Меня зовут Аня. Мне 23 года. Я живу в центре города в собственной двухкомнатной квартире, доставшейся в наследство от матери. Учусь в аспирантуре, собираюсь писать диссертацию по теории прав собственности. Зарплата у меня небольшая, но нужды я не испытываю. К тому же, мои единственные родственники — тетя Света и дядя Миша, ее муж, — всегда предлагают свою помощь. У меня много хороших знакомых, но единственный друг — Юлька — живет теперь в Москве, откуда мне периодически звонит. Кстати, желтая кружка так и стоит на журнальном столике. Наверное, там ее место.